В ГОСТЯХ У ОДНОПОЛЧАНИНА
Окна дома Павлина Владимировича Малинова смотрят на колхозный пруд.
По воде пробегает мелкая рябь, на которой ломаются отражения подступившего к противоположному берегу ельника. Под ветром клонятся к воде осока и рогоз. Ласточки проносятся над самой водой, касаясь ее светлыми грудками…
А мы с Павлином Владимировичем, закинув снасти, сидим поблизости друг от друга на сооруженных им скамеечках.
Дует холодный северный ветер, при котором, как утверждают, рыба обычно плохо клюет. А Павлин Владимирович радуется:
— У нас в пруду, вопреки всем рыбацким приметам, рыба лучше всего берет при северном ветре!
Я сначала отнесся с полным недоверием к этому заявлению, спорил, но оказалось, что друг мой прав: карась в его пруду охотнее всего клевал именно при северном ветре.
Пруд этот проточный. Колхозники перегородили небольшой быстрый ручеек, бежавший под горкой, и вот вода разлилась по низине метров на триста в длину и метров на сто в ширину. Глубина пруда на самой середине не больше трех метров. Карася здесь развелось великое множество. А кроме него есть в пруду и окунь, и плотва, и пескарь, и голец, и верховка.
Рыбы в пруду оказалось столько, что приезжают сюда рыбаки и за двести километров. Даже горьковчане зимой заглядывают, хотя у них под боком есть и Волга, и Ока, а по дороге сюда на их пути проходят такие рыбные реки, как Керженец и Ветлуга…
Мы с Павлином Владимировичем перекликаемся, ревниво следим друг за другом, у кого чаще клюет, кто вытаскивает более крупных карасей, и подтруниваем друг над другом…
Это уже не первая наша встреча после тридцатипятилетней разлуки, когда мы ничего не знали друг о друге. И все же мы продолжаем вспоминать о прошлом, которое отдалено сорока годами, прошедшими с окончания войны…
А вспомнить нам есть что.
В 1942 году мы учились в пехотном училище, в одной роте. Вместе вступали в комсомол. Вместе ехали на фронт. А там оказались в одном пулеметном взводе — он был вторым номером пулеметного расчета. Вместе мы прошли по лесам и болотам Калужской (а тогда Смоленской) области сотни километров, не раз лежали за одним пулеметом.
Солдат Павлин Владимирович был замечательный, безотказный. Во время переходов и ночных марш-бросков пулеметы приходилось нести в разобранном виде. И на его долю доставался станок, в котором два пуда. А еще — винтовка, фанаты, патроны, противогаз, вещмешок…
Но я никогда не слыхал от него ни жалоб, ни просьб о помощи.
Во время наступления он был тяжело ранен — мина попала почти в самый пулемет, пулемет был разбит, а весь расчет выведен из строя. Павлину Владимировичу раздробило плечо, осколки буквально изрешетили кисти рук, лучевые и локтевые кости. Тяжело раненного, я передал его санитару. Это было в августе 1943 года…
И так получилось, что я тридцать пять лет ничего не знал о своем друге — жив ли он, какова его судьба?
И только через тридцать пять лет нам довелось встретиться: он прочитал в газете мою статью, послал письмо в редакцию, которая и помогла нам найти друг друга…
Вот тогда-то я, бросив все дела, и поехал к нему, тогда- то и произошла наша долгожданная встреча на его земле. Он работал учителем истории в восьмилетней школе села Красногор Уренского района Горьковской области.
Тогда я и узнал все подробности его послефронтовой жизни. Он окончил Горьковский педагогический институт, работал сначала учителем, потом двадцать лет был директором школы.
Время было трудное, послевоенное. Но он сумел построить новое учебное здание, которое стоит до сих пор, столовую, интернат, мастерские. Павлин Владимирович — один из самых уважаемых жителей села.
Сейчас он находится на заслуженном отдыхе. А в школе работает его дочь Наташа — преподает русский язык и
литературу.
Я приехал в Красногор осенью, а мой друг занят делом. Идет уборка овощей, народу на селе не хватает, вот председатель колхоза и обратился к нему:
— Павлин Владимирович, выручай, хоть месяц поработай весовщиком.
И он, как безотказный солдат, принялся за эту работу.
До сих пор захаживает он в школу, постоянно интересуется ее делами.
И за прудом присматривает, чтобы браконьеры не вычерпали из него всю рыбу…
Досыта порыбачил я на пруду — и карасей, и пескарей наловили мы и несколько крупных окуней. И плотву я поймал в пруду такую, какой ни разу в своей жизни не лавливал — килограммовую…
Интересная история произошла у нас с окунями.
Я заметил, что кто-то постоянно гоняется на пруду за мелочью — она то и дело выпрыгивает из воды, бросается врассыпную. Спрашиваю у Павлина Владимировича:
— Это, наверное, щука?
— Нет, в этом пруду щуки совсем нет.
— Значит, окунь крупный. Давай попробуем ловить на живца.
Мы поставили две закидушки на маленьких карасиков. Они простояли нетронутыми час. Попробовали на плотвичку, на пескаря, на верховку — не берет.
Попался нам на удочку голец. Закинули мы и на него. И мгновенно его кто-то схватил, да так, что кол, к которому была привязана леска, весь затрясся. Нам попался килограммовый окунь.
Гольцов у нас больше не было. Мой друг принес корзину, и мы быстро наловили в ручейке десяток гольцов, а на них и очень крупных окуней.
Теперь Павлин Владимирович постоянно хранит на всякий случай в своем погребе несколько десятков гольцов, даже зимой они у него плавают там в банках…
Рыба в пруду вся светлая, окуни — легкой салатной окраски, а плотва почти бесцветная, с бледно-розовыми плавниками.
На уловы жаловаться было никак нельзя. И все-таки это пруд, искусственный пруд — не речка.
Вот и говорит мне Павлин Владимирович:
— Давай-ка на речку сходам, тут до нее с километр, ну, может, чуть побольше. Конечно, такого улова, как на пруду, не будет, но есть на реке свои прелести. Да там и потише, и поглуше. Побродим по бережку. Если озябнем, костер разложим, уху сварим, чай вскипятим…
И отправились мы по кочковатой луговине, пересеченной каналами мелиорации, к речке. Взяли с собой картошку. лук. морковь, соль, лавровый лист, перец, кастрюлю да чайник.
Обловили несколько бочажков — рыба не идет. Поймали всего пару плотвичек, да пару окуньков, да пару ельцов, да еще несколько ершей с палец — мелочь. Какая уж тут из них уха получится!
Но зато находились досыта, налюбовались последними цветами осени, насмотрелись, как ныряет речка в кусты и стремительно выныривает из них, закручивая воронки на поворотах, как звенит она на быстринках и степенно течет в глубоких бочагах.
Была уже поздняя осень, первые похолодания сделали свое дело — трава побурела, листья прибрежных ив пожелтели и, облетая, падали в воду, плыли по речке, как неоперившиеся утята…
Мы разожгли костер, обогрелись. Вскипятили чайник, попили горячего чайку да вспомнили о трудных походах и желанных привалах военной поры да товарищей своих — однополчан…
И так незаметно прошел день…
Павлин Владимирович говорит:
— Ты по весне ко мне приезжай или в самом начале лета. Тут в речке в эту пору хорошо порыбачить можно. Заходит в нее из Ветлуги разная рыба. И окуни хорошие,
и плотва, и даже щука.
А потом мы побывали в школе, которой мой друг отдал без малого сорок лет, вложил в нее всю душу, добрую душу педагога и солдата.
А потом пришли к памятнику воинам, погибшим во время Великой Отечественной войны, который стоит в самом центре села. Много наших одногодков, земляков Павлина Владимировича, отдали свои жизни за Родину, много…
Но жизнь продолжается благодаря им, благодаря таким людям, как мой друг…
