ДЕД-АМЕРИКАНЕЦ
Я познакомился с ним, когда ему было семьдесят пять лет. Возле озера Канчёгина стоит всего несколько домиков . И лодок на озере — раз, два и обчелся. А ловить с берега там почти бесполезно: к воде можно подойти лишь в двух-трех местах. И то в самых неудачных, непригодных для ловли.
Я ходил-ходил вокруг озера, пробовал ловить на удочку с берега, но почти всюду, даже поймав рыбу, невозможно ее вывести — мешает рогоз.
Наконец, мне подсказали, что лодку можно попросить у деда, который живет неподалеку от озера. У него их две. Показали и его избу. А когда я спросил, как к нему обращаться, мне сказали, что за глаза его зовут Американцем.
Мне сразу не пришло в голову спросить, откуда взялось у него такое прозвище…
Дед встретил меня спокойно, не проявив ни особого тепла, ни неприязни. Лодку мне дал. И, вручая ключ от лодки, добавил:
— Бери ту, которая окрашена в зеленый цвет, — она поновее, понадежнее. А я, если и поеду, возьму некрашеную. А то еще утонешь на этой… Я-то привыкши…
С тех пор, приезжая на озеро, я и пользовался его зеленой лодкой…
Сам дед Американец каждое утро выезжал на своей самодельной утлой лодочке. В любую погоду. Было ли тихо на дворе и солнечно, дул ли шквальный ветер, поднимающий большие волны.
Дед двигался по озеру вдоль берега и объезжал его по всей окружности — километров семь.
Управлялся он обычно одним веслом. В зубах его был шнур, на котором волочилась за лодкой огромная блесна. Так дед ловил щук на дорожку.
Он не признавал ни шелка, ни капрона. По старинке у него был толстый шнур — и все. Не признавал он и спиннингов. Ловил щук лишь таким способом. Редко я видел, как он сидел с удочкой.
Рыбак он был не очень умелый и не очень везучий. Но настоящий, преданный озеру, воде, ловле. В свои семьдесят пять лет он был бодр, поджар, невелик ростом, несколько медлителен. Но ничего явно старческого у него не было ни в походке, ни в самой его фигуре — держался он прямо, подтянуто.
Меня удивляли его последовательность, постоянство, когда он каждое утро как бы зарядку делал — объезжал все озеро.
Это продолжалось больше двадцати лет!
Приезжая на озеро, я каждый раз думал: жив ли мой дед? Часто даже с опаской подходил к его избе: вдруг его не стало? И каждый раз радовался: жив! И не только жив, но и вовсю плавает на своей утлой лодочке по разыгравшемуся озеру, перепрыгивая с волны на волну. И при этом он почти не меняется. А ему уже подходило к ста!
У меня даже как-то закралась мысль: а может быть, дед Американец вечен? Может быть, он способен прожить и еще десять, двадцать, тридцать лет? Глядя на него, я думал о бессмертии или хотя бы о возможности продлить человеческую жизнь на многие десятки лет.
С каждым годом, с каждым новым приездом на озеро эта мысль не только повторялась, но даже и крепла. Я почти уже уверовал в то, что дед Американец бессмертен.
Я все-таки поинтересовался: откуда у него такое прозвище?
Оказалось, что он действительно прожил в Америке в свое время около десяти лет.
В смётановской Литве существовал такой закон: если в семье было много детей (а земли было мало), чтобы не дробить ее на небольшие участки при разделе земли, после смерти ее владельца вся она переходила в руки старшего сына.
Остальные должны были либо идти в батраки, либо устраиваться на фабрику или завод. Но, поскольку заводов и фабрик в Литве было очень мало, многие литовцы, оставшись без земли, вынуждены были эмигрировать из Литвы в поисках работы. Они ехали и во Францию, и в Канаду, и в Южную Америку, и в Северную. Добирались даже до Австралии.
Вот и деду земли в наследство не досталось, и он поехал в Америку на заработки. Там прожил десять лет, заработал денег на участок земли и вернулся на родину. Купил клочок земли возле озера, еще с юности облюбованного им. И прожил здесь шестьдесят лет…
Он намного пережил свою жену, которая была моложе его лет на двадцать…
Снова и снова приходя к озеру, я вглядывался вдаль — искал лодочку деда Американца… И если не было видно ее, начинал беспокоиться…
Но что там появилось из-за мыска? Да это же его лодка!..
— Слава богу, жив! — облегченно вздыхал я. И лишь однажды, когда деду шел уже сотый год, я
не увидел его утлую лодчонку. Соседи его сказали:
— Умер дед зимой — не дотянул до весны, до открытой воды… А то бы и еще пожил…
